...

Dec. 11th, 2009 02:52 pm
zuzl: (Default)
- Это разве простокваш? вот мацони - это простокваш. И мандарин тут мелкий.
- Это не мандарин, это клементин.
- Тогда еще и не вкусный, раз клементин. Мелкий и невкусный. А мандарин у вас мелкий.
- Почему апелсин горкий?
- Это не апельсин, это грейпфрут.
- Грифрут твой - плохой апелсин. Зачем такой апелсин горкий зеленый? надо желтый сладкий.
Плачет: Кинза настоящий, пахнет, как дома.
- Зачем приехал, раз плачешь, кто тебя звал?
- Дети звали, сказали, хотим богато жить, для детей поедем.
- Ну что, живете богато?
- Нет, дети будут.
- А если не будут?
- Внуки будут. А зачем я тогда еврей?

...

Oct. 25th, 2009 04:25 pm
zuzl: (Default)
Ей восемьдесят лет, но она еще ого-го какая старушка. Вёрткая, быстрая, коты накормлены, в доме чисто, укроп на балконе. Вечером два магазина убирает, потом почитает соседские газеты, выкурит папироску и ложится спать. И так до зимы.
Зиму ей не прожить, обогреться никаких денег не хватит.
На зиму она едет из Тбилиси в Салоники, к родственникам, оставив котов на соседкую доброту. Это называется "на Рождество". Ей присылают на билет, двое суток на автобусе по холмам вдоль моря, Турция длинная страна, тяжело, муторно, зато Босфор - награда, утреннее чудо. Она ждет Босфор и всегда рассказывает про мост, рассвет, облака, корабельные гудки, как будто в первый раз.
Она собирает чурчхелы, подарки, еды на дорогу, жестяную кружку, бутылку с водой. Денег у нее только на разбойников. Обычно, они заходят два раза, сразу после границы и потом, в горах. Но не турки, свои, грузины, или армяне. Иногда у челноков берут вещами, один раз она взяла лишние носки, предложить вместо денег. Новые, шерстяные, сама вязала. Небритый усмехнулся: себе оставь, бабушка. В каждом кармане по 20 евро для них, и еще на третий раз, на всякий случай. Их уже не боятся, но и не спорят, жизнь не отнимут, наверно, деловитые, скорые. Налаженое дело.
Лишний рот, но и лишние руки. Без дела не сидит, особенно у родных в деревне. Один раз только спину схватило, валялась неделю, но и то: фотографии наклеила в альбом, навязала носков...
Её любят, с ней весело, она гадает на кофейной гуще, поёт старые песни, закрывает уши, когда стреляют по телевизору. На нее оставляют детей и едут на острова, или в Париж.
- Переезжай, ты ведь гречанка, оформим документы!
- Нет, сами знаете, Нико у меня там один...
Нико - ее муж, на кладбище к которому она ходит по воскресеньям.
А беспокоить Нико нельзя, ну как его повезти? да истлел, наверно, в землю врос, столько лет уже.
В конце марта она собирается назад. Зашивает подаренные родней деньги в нижнюю рубашку, раскладывает по карманам дань разбойникам. Еды на дорогу, бутылку с водой, свою жестяную кружку.
В Тбилиси со станции она идет в интернет-кафе, там ей отправляют письмо в Грецию: доехала, благодарю от всего сердца, дорогие, будьте здоровы.
Она поднимается на Мтацминду, опять весна.
zuzl: (Default)


Рисование в Тбилиси - особенная радость, неприметное участие в течении жизни.
Я не рисовала людей, да простят меня тбилисцы. Мои герои - дома, их жизнь сама по себе, их сцена - улица, их украшения - белье на веревках, кастрюли, цветы в горшках, разбросанные игрушки, старье на всякий случай. Люди, мелькавшие на балконах, были тайной дома, невольно приоткрытой мне, и я деликатно не касалась ее.

Как-то утром, когда еще не жарко, я сидела в подворотне на раскладном стульчике. Дом, который я рисовала имел замечательный подьезд, чугунные витые поддержки козырька, мраморные ступени, резная дверь...
 
У открытой лестницы прощались двое.
Ох уж эти утрение расставания, он чужой спешащий муж, она ничейная жена.
Она оттягивала прощание, быстро говорила, польстить? задеть обидным словом? выманить обещание?
Он торопливо кивал, рылся в карманах, отряхивал пиджак.
Так бог желал? он впереди, уже ветер спутник ему, она позади, цепляет прошлым теплом...

В Хайфе я познакомилась с грузинским стариком. Он держал овощную лавку, вечером, когда спадала жара мы любили поболтать.
Он учил упирающихся внуков грузинскому: дети должны знать родной язык.
По сути он был больше грузин, чем еврей, а еще больше - тбилисец.  Жил там в центре города, в "европейском" доме.
Я пригласила его домой, показать картинки.
Про каждую надо было рассказать, место назвать, он вспоминал названия улиц, кто где жил...
Наконец дошла очередь до этой картинки, с мраморной лестницей.
Рассказываю про расставание, прослезился, покажи, где стояли, ох, как сейчас вижу!
Нарисуй тут цветочки, будет как мой дом.
Ну как не отдать?

zuzl: (Default)
Там, где музей Элени Ахвледиани, был такой странный дом, выходил балконами, двором, всей своей незатейливой простотой небогатой жизни на улицу. Двухэтажный, узкая лестница, резной синий балкон, виноград, рухлядь по углам.
Улица тихая, сиди, рисуй. Ну сижу, рисую.
На балкон выходит старик в исподнем. Кальсоны померкшего цвета, майка, босой. Замечает меня, идет в комнаты, возвращается в кепке.
Набросала его карандашиком на краю листа, колоритный: тонконогий, хлипкий,однако с пузом. Подштанники хороши: коротки ему, драные, завязки бантиком...
Он лениво суетится на балконе, делает вид, что занят, косится, ищет повод заговорить.
Помогаю:
- Гамарджоба, батоно, дом у вас красивый, вот рисую.
Он расцветает, - подожди, дэвушка, сейчас пойду посмотреть.
Одевает длинный фартук, шлепки, выходит на улицу с тарелочкой, предлагает груши, добрая душа.
Заметно, что старый очень, глаз слезится, нагибается рисунок рассмотреть. Вижу, что нравится ему, польщен.
Рассказывает, как из деревни приехал с братом, как прописался, как этот дом обживал, как трубу чинил, про семью: кто помер, кто остался.
Русско-грузинский язык, не спешит, как поет.
 Вдруг себя замечает.
- А это кто?
- А это я Вас нарисовала, батоно.
- Вах, как нэхорошо, почему ты мне не сказала? я бы пиджак с медалями одел!


Примечания:
Гамарджоба - здравствуйте.
Батоно - вежливое обращение к мужчине, господин.
zuzl: (Default)

Если вы читали мои наброски прошлой жизни, вы знаете, что еще с детства главным инструментом моего разума был Гегель,
он же был проводником моей души в процессе взросления.
Он обьяснил своим абсолютом как отдаваться жизни, охватываться любовью или каким иным чувством целиком, до самого последнего ветерка души.
Я читала его в русском переводе, хотя и в честном издании, до русской революции ограничения умов.
Может по-немецки окажется, что он совсем про другое писал. Как маркиз де Сад или Достоевский, например. Поразили меня эти оба:  русский человек Настасьи Филипповны пятку увидал, и уже зашелся весь! А французский маркиз дотошный, в самую тютельку заглянет и нам расскажет. Оба пугают, однако.
А вот Гегель не пугал. Писал для детей, доходчиво, прямо, не фигли-мигли. Сказали абсолют, и все постройтесь выполнять.

Когда меня настигла любовь к Тбилиси, она быстро разрослась в любовь ко всему грузинскому вообще. По завещанию Гегеля - абсолютный абсолют. 
Такая вот абсолютная любовь: на все грузинкие фильмы ходить, чтобы хоть чуточку Грузии увидеть, возле ресторана "Арагви" стоять-нюхать, на буквы ихние любоваться, ездить туда рисовать и выписывать журнал "Литературная Грузия".
Например, я выдержала двухсерийный фильм про провинциального партийца, успешно претворявшего в жизнь... ну сами знаете, что они там претворяли тогда, да и сейчас не затихли. Кино было дрянь, неженатый красавец, интригующе чуть-чуть инвалидный, обаятельно насаждал идеалы в загнившей провинции. Был даже намек, что эта же самая партия арестовала его папу и выселила маму, но он не обиделся. Он вперед смотрел. Какие там были чудесные улицы, загадочные балконы, манящие облака...
А уж настоящие грузинские фильмы! Как я благодарна им в холодные зимние дни в полупустых залах гигантских окраинных кинотеатров.
Я даже радовалась, когда зрителей не толпилось. Помню "Грузинские хроники XIX века". Когда герой потерял ящик запрещенных книг, последние зрители с криками: "опять про революцию" решительно покинули зал. Моя верность была вознаграждена: завораживающее кафкианское действо, очень художественное кино.

Как оказавшая честь любить и воспевать, я была одарена красочным изданием "Витязя в шкуре" в натуральную величину.
Перечла Пушкина, всего, с целью найти кроме "На холмах Грузии лежит ночная мгла...".
Я была не одна в своей любви, русские поэты подбадривали меня.
A уж грузинские!
Вот почитайте про луну над Мтацминдой:
"лежит на блюде дымчатом она
отрубленной главою Иоанна..."

На моих картинках даже последние вонючие задворки награждались красотой вечного счастья. Мне казалось, что в Тбилиси царит оно, охватывает всех цепко до последнего калеки. В общем, как большевики обещали: "железной рукой приведем человечество к счастью". А грузины сами пришли.
Тбилиси вознаградил меня щенячьей радостью славы, трепетом надежд и воспоминаниями на старость.

Приезжая туда, можно было стать другим существом, без ответственности прошлых несчастий, без навязчивых реальностей, без тягомотины жизни вне.

В московских компаниях моя любовь придавала мне ореол оригинальности, иной раз завистливого восхищения, как доступ к иностранному. Периодически привозились чурчхелы, вино, модные подделки, сделанные местными кустарями при родственном попустительстве властей.
Недоброжелатели хотели видеть только корыстный интерес:
"как тоска по мандаринам
привелa ее к грузинам".

Думаете, сейчас историю любовную расскажу, маркиз де Сад, Достоевский ...
 А вот и нет!
С Гегеля начала, им и закончу.
“Aбсолютное преобразует себя в объективную полноту, в совершенное само на себя опирающееся целое, не имеющее вне себя основания, но основанное только через само себя в своем начале, середине и конце”.
 

zuzl: (Default)
Он был профессионал: ножницы лихо летали, чик-чик, двадцать минут, и мальчонка невозможного возраста, уже совсем по-американски вольный сын наших друзей сиял аккуратным чубчиком.
Его мама вынула затычки из ушей и пошла накрывать на стол, парикмахер охотно присоединился выпить водочки. Он быстро стал тамадой, центром внимания, превратил наше обычное застолье в пир, настоящий грузин.
Вот его рассказ:
начинал, как все, там-сям после армии, наконец отец расстроился: долго гуляешь, пора за ум браться, мать плачет. Так я стал парикмахером.
Нее, дамочек не обслуживал, не люблю я с ними - говорят, говорят, капризничают. Я даже жену и дочек не стригу, а то все им не так!
Я настоящий тбилисец, Мой прадед еще в книгах записан - кожевенный мастер. Это сейчас, не приведи господи, увидеть, набежали кутаисские грубияны. В хозяева метят, кутаисец что - все нахрапом, идет, пузо вперед, дверь ногой открывает, мафия у них там, а у нас по семейному, по-родному.
Да и кого сейчас там только нет! Нету моего Тбилиси, я на еврейке женился, поехали, говорит, все едут, Как она без матери, без сестер-братьев? Детям будущее. Все потерял, всю душу...
Короче лет десять соседей стриг, а потом выбился в люди. Попросили меня постричь-побрить аптекаря, а он меня пристроил в исполком, самого стриг, председателя.
Хороший человек, председатель этот. Я для него отдельно одеколон разбавленный держал, не любил он, когда сильно пахнет, скромный был.
Как-то он мне говорит: тебя сейчас к моему другу отвезут, постриги там, заплатит хорошо. Ты уж постарайся.
Сел я машину, шофер неместный, вроде как кепка, усы, все как надо, а не местный. подьезжаем к Цхнети. Знаете Цхнети? там такие вот мелкие всякие не жили.
Забор, дом двухэтажный, входим, комната большая, мебели много, женщины за занавеской перешептываются, но не выходят. Ну, думаю, азербайджанцы, наверно.
Сел, жду, когда позовут.
Приводят огромную черную мохнатую собаку: постриги, дорогой, а то ему жарко. Вижу, что пес боится, упирается, дышит громко. Я испугался, а куда деваться? Ну стал его уговаривать, ложись, дорогой, на бочок, как будто спишь, а я тем временем тебе облегчение сделаю, дышать будешь как новый. А пес, ну чтоб меня мои дети так слушались, лег, глазки прикрыл, потом с другого бочка я его постриг, пузико, грудку, лапки. А он поворачивается ко мне, как будто грузинский язык понимает. Постриг я его, причесал, позвали угостить, он рядом, руку лижет. Я ему кусочков дал. Собрался уходить, он за мной, не хотел расставаться.
Какой клиент душевный, прямо праздник я чувствовал, когда к нему звали!
Эх, как жили, золотое времечно было,
А потом?
А что потом?
он умер, я уехал.
zuzl: (Default)


Когда я ездила рисовать в Тбилиси, я одевалась нарядно.
Кекела - осуждала меня моя подруга, выросшая там, но будучи учительницей в московской школе, привыкшая к скромности.
А как не одеваться? тбилисcки все такие нарядные, модные, и мне хотелось.
А тбилисцы все такие галантные, даже слишком.
Глупо, конечно, было с моей стороны так  наряжаться, особенно в туфли на каблуках: складной этюдник, раскладной стульчик, бумаги, краски, грифели. Тяжелое, обьемистое, все на горбу несу, вверх-вниз по улицам, ну прям муша какой.
Вот иду как-то раз, спускаюсь на улицу Леселидзе, а там был, не знаю, как сейчас, бывший караван-сарай что-ли, в то время Дом Культуры, и выходит оттуда грузин со скрипкой.
Примечает меня, подваливает любезно, ну мы, мол, все тут деятели искусства...
Я тогда была довольно молодая и совсем не возражала бы переселиться в Тбилиси путем выхода замуж за какого-нибудь князя. В широком смысле князя, обходительного, образованного, с серьезными намерениями, ну вы понимаете...(Это еще одна причина наряжаться).
Идем, грузин любезничает, я кокетничаю. Обливаясь потом, тащу свою поклажу, он предлагает присесть и скрипку достает. Народные мелодии сыграю, говорит. Душа моя окрепла в чаяниях.

Собирается народ, ждет и от меня развлечений, фокусов каких: нарисуй нам карикатур!
- Карикатур не будет, а рисунки покажу.
Она художница из Москвы, - поясняет скрипач.
- Вах, из Москвы, а как нас любит, рисует!
У меня на душе тепло, милыми девичьими надеждами согрето.
Пошли дальше, оживленно беседуя, муша и мествире.
- Вам куда?
- Мне в Сабуртало ехать, у друзей там живу.
- А мне на Плеханова, на тот берег.
Сорвал с клумбы цветочек, сунул в щель этюдника - на память. И пошел на мост. И не обернулся даже.
Сердце мое ощетинилось гневом: топтался рядом, даже не помог ящики нести! И пусть не обернулся, не нужен мне такой. Козел, гавнюк, совсем не князь.
Бедный цветочек - вырвали из клумбы, выкинули с гневом, засох на дороге.

Примечания:
Кекела - разодетая мещанка.
муша - носильщик тяжестей.
Мествире - уличный музыкант, вообще-то волынщик.

 

zuzl: (Default)
Как-то в Тбилиси рисовала я один развалюшный дом - утюжок такой, полуподвальное окно, занавеска открыта, круглый стол, накрытый скатертью с кистями, тень мелькает - ходит кто-то туда-сюда.
Красивый дом, не для жилья, для искусства наблюдения, скажем так. А так ни воды в доме, ни туалета наверняка нет.
Сижу на раскладном стульчике долго, рисую, с часок уже. Вокруг начинает кружить маленький такой старичок: тонкие ножки в коротковатых штанах, ну кепка, естественно.
Подходит робко: Гамарджоба.
-Гагимарджот, извините, уважаемый, по-грузински не говорю.
Переходит на русский: а вы знаете, дорогая девушка, что это очень старый дом. До революции в нем был угольный склад, а сейчас в нем живет армянская семья. Вон она, ходит, хозяйка, я ее позову сейчас.
Из окна высовывется женщина, они говорят по-грузински. Через некоторое время она появляется на улице с виноградом и стаканом воды. Предлагает мне, добрая женщина.
- Вы его не слушайте, он совсем стыда не имеет, на позор нашу бедность так выставлять! Склад был, да, мой отец, царство ему небесное, вычистил, побелил, мама цветы поставила. Сами посмотрите, приглашaет меня в дом. Там светло, уютно. Старик откуда-то приносит сыр и редиски. Пол-бутылки вина на столе. Кутёж князей.
Пририсовываю силует хозяйки в окне, отдаю ей рисунок. На стену повешу, благодарит хозяйка, будет у меня настоящая картина. Старик дремлет, она идет меня проводить.
- Он болтливый всегда был, это муж мой бывший, старый стал, назад хочет.
Потом по памяти, я еще раз нарисовала этот дом.
Одна московская дама приобрела картинку, повесила у себя на Сухумской даче.
Потом началась война, все сгорело.
zuzl: (Default)


Моя любовь к чудесному городу Тбилиси была в расцвете чувств, я наезжала туда время от времени c подругой, у которой там был вечный жених.
Я могла рисовать его улицы и балконы бесконечно, хотелось дышать им, этим теплым городом.
Как-то раз отправились мы толпой друзей в ресторан. Нескромно, конечно, одна блондинка, другая шатенка, видно что неместные, остальные, штук пять - мужчины и тбилисцы.
(Ну помните анекдот:
Проститутки, подумал Штирлиц.
Штирлиц, подумали проститутки).
Мы пошли в этот ресторан не кушать, мы пошли посмотреть на фреску, которою недавно закончил один из друзей. Несмотря на советский заказной характер, фреска была замечательная. Он внутренне справедливо гордился своей работой и понимал, что мы оценим именно это.
Вошли, художник этот, веселый тбилисец, простер руку к стене и заорал, чтобы музыку перекричать: вот, смотрите, дорогие московские художницы! (Чтобы никто не смел подумать про нас, молодых нарядных дам, плохое). Смотрите, как ликует грузинский народ, собирая урожай!
Из-за ближайшего стола донеслось: что ты так кричишь, дорогой? Пришел кушать - садись, кушай. Денег нету, садись с нами.
Сели с ними.
- А ты ведь политическое говоришь, - сказал приглашающий на русском языке из уважения к гостьям.
- Так я же хвалю, - ответил приглашенный.
- Да кто ж тебе поверит?
- Мы поверим, мы, - закричали испуганные гостьи.
- Кушайте спокойно, я пошутил, я всего лишь Кахетинский царь!
- ?
- Бензоколонки в районе есть. Заведую.

Сколько добрых царей было тогда в Грузии, а теперь сколько?

 


 

zuzl: (Default)
У моего мужа в Тбилиси был Родcтвенник.
Сейчас такие времена, политические, неудобно даже говорить, какая профессия у него была, и где он состоял. давно уж нет с ним связи, но думаю, что он сейчас перетек в "структуры", сами понимаете из каких в какие, или ушел на заслуженный отдых, так что не пропал,  уверена я.
Как-то в бесконечные советские времена мой муж был в командировке, и был обязан московскими родственниками нанести визит вежливости. Родственник был занятой человек, однако обедал дома, куда мой муж и был приглашен.  Сидят за столом, жена с кухни блюда на стол мечет. У Родственника рация на столе - чтоб руку на пульсе республики держать, даже когда жует или наоборот.
И вдруг в рации трещит: грузин какой-то, спортсмен или матрос, с литовцем вдвоем сбежали за кордон. Родственник на балкон, внизу черная машина с шофером наготове, кричит ему: проверь, не может быть!
Тот лихо вылетает, сигналка -мигалка - расступись Вакэ!
Жуют дальше, мрачно уже.
Шофер прилетает назад, лицо скорбное,кричит снизу: да, сбежал, подлец.
Какой позор, - запричитал Родственник, ты посмотри, какие люди среди нас есть! Родину не любят.Не мог грузин сам такое придумать, это его литовец подбил!
Как однако надо было тогда родину любить, безысходно, в буквальном слысле этого слова.

Profile

zuzl: (Default)
zuzl

December 2016

S M T W T F S
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
252627 28293031

Syndicate

RSS Atom

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jun. 12th, 2025 10:01 am
Powered by Dreamwidth Studios