размышления о воспоминаниях и вообще

Помните, как ангел Козулий и чертенята - Бесиэль и Самиэль - путешествовали в Россию?
http://zuzlishka.livejournal.com/133349.html

( Read more... )

...Он за Польшей не был - стояли под Варшавой, ждали, пока восстание* немцы стопчут. Дождались.
( Read more... )

Если посмотреть на веру серьезно, хотя издали, то видно мне, что Ад обязателен и абсолютен чисто в гегельянском смысле, а Рай как понятие - зыблемо и невнятно.
Ведь если в Раю нашалить- прогонят. А куда? в Ад! Ведь мертвому уже не осталось роскошных возможностей. Ни в Париж, ни в Африку.
Чистилище - оно временно по определению, значит, в Ад пожалуйте. Кто-нить слыхал чтоб из Ада в Рай переводили? я нет. Никто не слыхал.
Ад - это Единственная Вечность.
Вот вечность души - это Ад и есть. Вечность - это наказание само по себе.
Без преходящего. Все, что за жизнь накопил плохого и хорошего - все с тобой и не меняется, не приходит новое - ведь умер уже, но и старое на горбу перекатывается. Пережевывай теперь.
А нечего было грешить. Не воровал бы варенья, не дерзил бы школе, отметки подделывая, Бетховена вовремя учил правильными пальцами, сольфеджио там, посуду мыл бы...
В Аду особенно обидно вспоминать хорошее, например, уступленное место в автобусе или негрызенные ногти. Вот она, преходящесть добра. А зло вечно, непрощаемо. Так и живем...

Ангел Козулий учился плохо. Он был добрый, помощливый, но науки не давались ему. Его веснушчатая мордочка, всегда веселая, проказливая смущала учителей, и долго сердиться они не могли. Наказания не помогали. Наоборот, поощряли его склонность к шалостям. Как-то раз наказали его на дереве висеть и повторять "отче наш", так он яблоки рвал и кидался. В другой раз наказали на одной ноге прыгать и "грешен я" шептать, так он промеж шептаний громко визжал и хрюкал. Архангел Михаил - зам Самого по наказательной работе сдался. Решили Козулия к работе определить. Хотя ангельская работа не считается наказанием, но уж не знали чем бы его занять, чтоб не проказил. Все равно в учебе нет никакого толку.
Послали Козулия отмывать души в чистилище. Там работали взрослые дисциплинированные ангелы, надеялись, что приструнят шалуна. Козулию понравилось, хотя работа не из легких - не каждая душа отмываться желает, многие пытаются проскочить запятнанные, жмутся к райским вратам. Козулию сначала простое дело поручили - хватать непослушных и в шайки окунать. Мокрые, они смиреннее становятся, тут и щеткой пройтись, и мочалкой потереть удастся. Сразу видно, какие пятна смыть невозможно, а какие еще молитвами, покаянием, постом отбелить показано, чтобы качество раянаселения не портить и вместе с тем гуманность проявить.
Козулий показал убедительную прыть - хватал уклоняющихся, щекотал, теребил - располагал к себе шуткой, подбадривал смешливо, доверие вызывал, чтобы потом окунуть их внезапно, ошеломить святой водою, размягчить елейным мылом. Но пока он с ними возился, трындели души про оставленную жизнь, про грехи и победы. А как вывернешь душу - изнанку помылить - так и вообще, все тайны и надежды являлись в наготе.
Много знаний о жизни накопилось у Козулия в голове, хорошо, что простоват был, а то заболел бы екклезиастической болезнью. Бывали такие, их потом лечили долго, мучительно, становились они безмолвными тенями, шелестели крыльями в садах равнодушия, где у них санаторий располагался.
К счастью, веселый нрав Козулия не страдал от многих знаний земных происшествий. Собираясь вечерком с ангелами поболтать, он веселил их рассказами про человескую природу. Иногда приходили чертенята послушать - футбольное поле у них общее с адским училищем было, там и встречались.
Ангелы, слушая Козулия, ахали и охали, поражались человеческому разнообразию помыслов, храбрости ослушания, иной лицо закрывал от страха, другой хихикал стеснительно, но самим спуститься посмотреть на жизнь им даже в голову не приходило. Козулию тоже не приходило, ему вполне хватало потешиться на работе, он даже уставал иногда, ложился на свое облако и засыпал сладким сном.
Чертенята же слушали и на ус мотали. Обсуждали потом в своем кругу и завидовали, как интересно у Козулия на работе. Им ведь уже безнадежные души отправляли, вонючие, темные, консистенции скользкой, в руки брать противно. С иными в перчатках работали - щипало от них чертенячьи руки.

Среди его чертячьих друзей особенно любимы были двое - Бесиэль и Самиэль.
Чертенок Бесиэль был простодушный шалун. Бесил учителей, наказывали его часто и тоже без толку.
Для наказаний обычно вызывали обобщенные души из 8-го круга, чтоб ничего личного, все по закону. Часто некий Феликс Лаврентиевич вызывался. Его огромная отороченная песьими головами душа была костистая, с колючей бородкой с одной стороны, а с затылка - гладкая, круглые очочки, галстучек в полоску. Сидела на цепи в коммунистическом отсеке, радостно волновалась, облизывалась, уже когда Цербер отвязывал ее, понимала, чем обрадуют, готовилась. Потом в пыточной радостно нависала над провинившимся чертенком, брызгала слюной, стучала по лбу: чекист должен быть с читыми руками, холодной головой, горячим сердцем! Повтори!
- Я не чекист, я чертенок, - лепетал Бесиэль.
- Чекист! Все чекисты!- вкрадчиво шептала с затылка галстучная.
Слава богу, вскоре ее перевели в бездну, педофильские наклонности обнаружились..
Так и рос Бесиэль, как трава, махнули на него рукой.

Самиэль был послушный чертенок, умненький, но ленивый. Хотя перед экзаменами иногда являл упорство, посидит ночь, позубрит; с утра вроде все знает уже, но выше четверки не получал - часто путал понятия. То месть с честью перепутает, то абстиненцию с конвергенцией.
Наказывали Самиэля легко и редко. Приводили какую-нибудь душу из пятого круга, Черчилля, например. Ну пыхтела она сигарой Самиэлю в серое личико, нудела про трудолюбие и политические извращения, изредка палкой охаживала тощую чертячью задницу. Но вскоре сама уставала, задыхалась и просилась домой.
Самиэль был исполнительный, среди проказников на вторых ролях.

Хорошая компания подобралась - Козулий, Бесиэль и Самиэль. И решили они на землю слетать и выводы сделать. Страшновато, конечно, было настолько ослушаться. На землю только после восемнадцати лет пускали, но ведь хочется же. Еще семь лет ждать, слюни пускать, томиться. На дворе 1988 год, мир бушует, хочется конец века посмотреть, потом внукам рассказывать: как же, видали, сами, воочию, не из газет почерпнули..
- С научными целями идем, - подбадривали себя путешественники, - потом ересь напишем, или трактат, согласно сегрегации. Прославимся. Поощрение заслужим: Козулию дадут в райской роще в гамаке поваляться, а чертенята в комнату смеха на пару часиков пойдут, накривляются всласть.
Прошмыгнули в ворота, зажмурились и скатились с горки.


( Read more... )

Раз в год на зимних каникулах методист адских школ Асмодей проводил семинары для учителей. Съезжались со всей страны - угрюмые северные пожилые черти со стажем, расхристанная молодежь из казацких сел, степенные столичные с полированными рогами, надменные петербуржцы - пенсне, аккуратные бородки.
Большая аудитория забита, всем стульев не хватило, на ступеньках сидят, поджав хвосты.
На доске написана тема занятия - НАРОДНЫЙ УТОПИЗМ.

- В педагогике важен элемент тайны, восхищения, красоты, чтобы увлечь ученика - вещал Асмодей, разбирая методологию поставленной задачи.
Ничто так не способствует вдохновению, как классическая литература.
Кто сразу приходит на помощь учителю? Пушкин! Вот ведь на все руки мастер был. И райского, и нашего!

Асмодей напялил очки, взял толстый том 47-го года издания и открыл острым ногтем рыжую закладку.
Черти вытянули шеи и приготовились записывать.

- К примеру, возьмем известное стихотворение в драматической форме "СЦЕНА ИЗ ФАУСТА".
Внезапно он отложил книгу и предался теоретическим рассуждениям.
- Зло, как известно, не является вещью в себе, оно следствие, милосердие, снисхождение, порой единственно верный выход из определенного состояния души человека, то есть будущего клиента ваших учеников. Состояние это вызвано несовершенным течением жизни, за которое, как вы знаете, не мы ответственны - Асмодей горько усмехнулся и ткнул пальцем в небо. Нам ИХ не исправить. Ученику нужно объяснить это мучительное состояние, озвучить, кратко, ясно, весомо.
Посмотрите, как делает это великий Пушкин - три слова!
"Мне скучно, бес." - говорит Фауст.
Держите паузу после цитирования. Ученик должен почувствовать бездну отчаяния Фауста. Он не сопляк праздный, которому надоело плевать с балкона и девок задирать! Умудренному опытом солидному ученому человеку, которому есть чем заняться в жизни, скучно. Он старик, он все познал и перепробовал: и любовь, и науки, и чтение, и созерцание. А теперь ему скучно!
Ученик должен чувствовать уважение к личности клиента. Тогда он проникнется ответственностью к своей миссии утешающего.
Надо настроить ученика психологически, подтолкнуть к поиску выхода. Сначала - научить невинного чертенка помочь клиенту свести психологическое состояние к знакомому, к уже нестрашному и давно пройденому - к наказанию.

"...Как над Виргилием дремал,
А розги ум твой возбуждали?"

Наказание - это по божественной части, в это углубиться предложите ученикам на экскурсии в райские кущи. Сейчас не отвлекайтесь. Отметьте только бессмысленность временных телесных наказаний и переходите быстро к естественному в человеке.
Читаем дальше:

"Как хитро в деве простодушной
Я грезы сердца возмущал! —
Любви невольной, бескорыстной
Невинно предалась она..."

Асмодей увлекся, опять перескочил на философию чистого разума.
- Хитрость! Вот генетическая ошибка, вот оно, выскользнувшее из-под божественного замысла дрожащим слизняком! Инструмент независимого прогресса и недоверчивого выживания! Но тоже - не разливайтесь на философическую тему, - одернул себя лектор. - Приоткрыли дверку в теорию, оставьте на домашнее задание, не забывайте о цели.
Смотрите:

"Там, на груди ее прелестной
Покоя томную главу,
Я счастлив был..."

Так на некоторое время можно оттянуть роковое решение, поиграть любовно, пусть клиент поноет немного. Знаю, знаю, трудно научить юного непоседу терпению, наблюдению за человеческим. Учите выжидать, когда благо надоест.

"На жертву прихоти моей
Гляжу, упившись наслажденьем,
С неодолимым отвращеньем"

Вот оно, занудство райского! Пресыщение счастьем!
Асмодей напрягся, как хищник, наконец учуявший добычу.
Теперь внимательно! Ключевой момент - Парадоксами бить! Отвращением! Безнадежным отвращением!

"Так безрасчетный дуралей,
Вотще решась на злое дело,
Зарезав нищего в лесу,
Бранит ободранное тело"

А? Как сказал! Как сказал поэт! Как повернул - от девы к нищему!
Фауст в гневе: "Сокройся, адское творенье! Беги от взора моего!"
И тут клиент готов, он твой, душа его тебе мгновенно открылась, ждет избавления! Он чист, готов к греху!
Приворись покорным, подведи осторожно к возможности, к действию.

"Изволь. Задай лишь мне задачу:
Без дела, знаешь, от тебя
Не смею отлучаться я —
Я даром времени не трачу"

Невинно оглядываешь пространство.
Асмодей закружил вокруг кафедры, лицо его приняло мечтательное выражение, он облизнулся и протянул руку к окну.

-" Что там белеет? говори.
- Корабль испанский трехмачтовый,"

Вот! Держишь небольшую паузу, потом начинаешь небрежно:

"На нем мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколата,
Да модная болезнь:..."

Описываешь негативно, но легко, иронично, как бы невзначай.
Ты заманил! - Асмодей победительно тряс кулаком. - Ты повернул его к добру - еще бы, там "мерзавцев сотни три"! Клиент почувствует себя кем?
Черти зашушукались: рыцарем, опричником, чекистом, вохром... Деревенские стушевались, столичные как всегда тянули руки - Михаилом!
- Правильно, архангелом Михаилом! Кому же из человеков не хочется быть архангелом Михаилом? Всем! Пуще всех других архангелов!
- Ну смотрите - загибал когтистые пальцы Асмодей, - Гавриилом? Ну это мало найдется желающих, скопцом при красавице выступать.
Селафилом - скууучно, ходит бубнит, глаз не подымает, да и не знает его никто!
Рафаилом - это почетно, но приятного мало в телесных язвах ковыряться.
А Михаил - это да! Блестящий, Мечом Разящий! Вжих! - Асмодей увлекся, заискрил глазами!
- Ну так вернемся к тексту. Что говорит Фауст?

" Всё утопить."

Вот! Наконец! Клиент решился, он сказал свое заветное слово. Утопить. Почувствовал себя Наказателем Зла!
За дело! Ученики готовы, руками чешут, хвостами машут, копытами бьют!
Ай-да Пушкин! Ай-да Наше все! Как вдохновил!
Дальше - чисто техника, практическая часть - умело распределить: старшим - корабль раскачивать, средним - матросов скидывать, младшим - по носам щелкать. Хохотать, булькать, волну гнать!
Урок готов.

Рыцари, мушкетеры, крестьяне и коммунисты вошли в мою вообразительную жизнь одновременно.
Не трудно догадаться о предпочтениях. Лапти отметаю сразу, у них, кроме вонючей щуки на льду и скачек на сумасшедшей печи, никаких благородных подвигов не было. От крестьян надо держаться подальше, они представлялись мне хитрыми хулиганами. Я еще не знала, что среди них было расслоение: униженные крепостные, кулаки, безлошадники и пьяные колхозники. Но все они одинаково не привлекали.
Тогда, в раннем детстве, когда душа отделяется от жизни в сторону красивого благородства и победы его с наградами в виде красавиц и восхищения вообще, крестьяне и рабочие совсем не котировались.
Настоящий рыцарь в широком внеисторическом смысле не должен напрягаться лицом, как коммунист в кино про спасение сограждан путем добровольного сознательного лесоповала. У него все с легкостью и улыбкой. Вон, возьмите Атоса и Арамиса. И кружавчиков не запачкают, и глаза с поволокой. И переколят всех шпагами типа "вжих-вжих, уноси готовенького".
А тут потные коммунисты бревна подпирают, под дождем, мокрые, грязные. Это что, вдохновлять должно? нет уж, я пожалуй к буржуазии примкну душой, если уж жизнью не получится к рыцарям и мушкетерам.
В те времена доступная коммунистическая буржуазия - это мирное застенчивое мещанство, громимое беспощадно потными лесоповальщиками.
Оно Блоков  не цитирует, не ликует в минуты роковые, Шопенов не слушает, если революционный этюд - так боится.
Ну я цитирую Блоков при необходимости и слушаю Шопенов даже добровольно. Ну что делать, у меня на уме тряпки-помадки, с возрастом неумолимо перетекущие в занавески. И Арамисы в кружевах. И никаких коммунистов в рваных майках, корчагинов в обмотках.
Ой, ну, нет, нет, и еще раз нет. Я не пойму, за что они боролись, если не за шелковые чулки и пирожки с начинкой и те же занавески. За борьбу саму? Но она ведь закончится когда-нить занавесками. Всякая борьба заканчивается занавесками, колыбельками и розовыми пеньюарами. Или лагерной смертью. А этого не хочется никому, даже самим борцам.

Неужели я пережила весь этот коммунизм? и дожила до легитимных занавесок?

Моей бабушке всегда хотелось видеть меня образованной, успешной, культурной, аккуратной, ну и здоровой, конечно.
А мне этого всего ну совсем не хотелось. Мне хотелось пышных волос, тонких ног, короткой джинсовой юбки и смеяться, как хрустальный колокольчик.
Но мир счастья был мне недоступен, потому как ничего не было: ни того, что я хотела, ни того, что бабушка.
Со временем благодаря бабушкиным усилиям во всем, включая джинсовую юбку, которую она мне сшила из индийской "джинсы" с базара, крупицы радости и успеха тоже посыпались в мой карман. Я слыла остроумной, образованной, занятной, украшающей посиделки, но не поночевки. Это, конечно, был унылый компромисс с понятиями о счастье.
Некрасивым женщинам не стоит быть молодыми. Им надо быстро юркнуть в солидную зрелость.
Молодость - их враг, палач и недоразумение.
Оценить их достоинства могут усталые мужчины, но юным повесам они не нужны. Даже впроголодь, даже прозапас.
Нет, мало одной жизни. Не успеешь примериться, расслабиться, насладиться уверенно, и на тебе, уже смущают по ночам владетели тени: "с косами стоят, и тишина...."