размышления о воспоминаниях и вообще

Часть четвертая (последняя)


Отец Варфоломей катился с пригорка. Прикрывал лицо руками, старался не осерчать и гусиного ангела не стукнуть сгоряча.
- Ну отстань, светоносный, отстань, душелюбый, не буду я больше, до гроба упощусь, скоромного в рот не возьму!
Ангел не унимался: знаем мы вас, коммуняк, все подколодные, все обидчики душей невинных, к тебе Еропкa на исповедь пришел, душу свою гусиную как на алтарь принес, а ты его тела возжелал укусить? - и молотил его светящимся мечом.
Наконец Отец Варфоломей скатился в овраг и замер: смилуйся!
Ангел наклонился над ним.
- Убил, совсем убил, за гуся человека убил, а еще ангел! - трусливо выл Варфоломей.
- Убил-не убил, - засмеялся ангел, - а в рай не пущу!
Вытер меч полою и взмыл в небо.
На пригорке Кузьмич утешал испуганного гуся. Шарик лизал ему шею - ранка небольшая, но перья повыдраны.
- Перевязать надо бы - заметил он озабоченно, - домой неси скорей, Клава перевяжет.
Шарик чувствовал себя виноватым. Надо было с Еропкой пойти, нельзя людям доверять, а этот, Варфоломей, тоже пьющий. С безбожником председателем вечерами поддают. И газету выписывает. Сами знаете, что в газетах этих.
- К баптистам надо было, - оправдывался Шарик.
- Нее, к людЯм не пойдем больше, - твердо сказал Кузьмич, - лучше в лес уйдем, землянку вырыим....
У Кузьмича по трезвости душа отвернулась от безразличия.  Тошно ему стало на безобразия смотреть. Он починил забор, побелил печь, вечерами вырезал мишек из дерева. Но Клава еще подозрительно смотрела.
- Намучилась с ним, - думал Мотоцикл, - оттаять-то душой время нужно.
Oн тоже старался, задушенных мышей ей не показывал, берег пугливую женскую душу.
Вспоминал свою загробную жизнь - пара деньков в раю, а как приятно было. как-то оно теперь будет?

Часть вторая


Но не всегда председатель с глупостью какой лез.
Тут младшего свого сынка пригнал за Кузьмичом. Приди мол со своими. Срочно.
Кузьмич пошел, Шарик с Мотоциклом увязались за ним. Шарик вообще Кузьмича далеко одного не пускал - следил, чтоб не дерябнул где по слабости.
У сельсовета толпился народ, все старались заглянуть в щель большого деревянного ящика. Его только спустили с грузовика, слабый жалобный писк раздавался оттуда. Бабы испуганно крестились.
-Ишь ты, большая животная, может она свирепая, ты погоди открывать, зоотехника дождемся.
Председатель отвел Кузьмича в сторонку: тут беда стряслась, индийские товарищи нашему колхозу прислали в подарок слона, за ржу, которую мы им отсыпали на голодуху в отсутствие революции. Учитель книжку принес, там написано, что слон у нас прижиться может, не холодно зимой. Возьми к себе, мы тебе и двор поширим, и хибарку слону построим. Куда девать животную? ну да, неразумные они, индийские товарищи, но ведь от чистого сердца...
- А почему я? меня Клава со свету сгниет, слона ей в дом! Еле к весне сена хватает, из-под Шарика последнее изымаем, коровку кормить, а ты - слона?
- Кузьмич, а куда его определить? помрет ведь малец, загрызут, затопчут, а у тебя он как в раю будет. Ты ведь не пьющий. Поможем соломкой.
Кот замахал лапами: нее, никаких, я даже не знаю, кто это, но никаких, у нас гусь Еропка сердечник, у нас Клава нервная.
- А он мышей ест? - Шарик всегда компромиссничал.
 -Не знаю, щас в учительной книге посмотрим.
Между тем ящик открыли, испуганный вспотевший слоник осторожно выглянул и повел хоботом.
 -Ах, какой большой, какой милый, какой-какой, - заверещали бабы.
- Это сколько же ему жрать полагается? - обмер Кузьмич.
- Поможем, раён не откажет, субсидию найдем, не погуби, Кузьмич.
Слоник осторожно ступил на землю, хрюкнул хоботом, стараясь не смотреть вокруг.
У Шарика навернулись слезы: на моего первенца похож, такой же ушастенький, вспомнил он своего Тузика.
Кузьмич обалдел совсем, он знал, да и по телевизору видал, что слоны большие, но этот, малец еще совсем, а уже дотянуться бы за ушми почесать.
 - Девочка он, слоник-то, Клавка же дочек хотела, вот ей дочка и будет, - передумал кот. - Бери, Кузьмич, субсидию получим!
Клава не верила своим глазам: боже ты мой милосердный, конец света, что ли? или сбрендила я совсем от жизни такой?
- На, Клава, подарочек тебе, от индийских, это, благодарных коммунистов. Как назовем-то?
 Слоник наклонил голову, потерся хоботом о Клавину руку.
- Так он же по-нашему не понимает, - засуетилась Клава, - кушать хочешь?
Слоник вздохнул. Кушать - это они на всех языках понимают, - Кузьмич принес сена, налил в бадейку воды.
- Еропка, смотри, кто пришел. Удочеряй крошку!
Гусь обомлел: это слон что ли? как зовут?
- Да не думали еще. Клава, ты решай.
- Дуся пусть будет, как бабка моя покойная.
- Ну что, Дуся, потопали в сарайку на ночь, да не боись, у нас тихо тут...

•  

  Фофаний, ангеленыш на побегушках, собирал мелкие случайные души. Запыхался, остановился передохнуть у брата. Иона, старшой, распределитель человечьих душ, привечал Фофания, учил мастерству.

• - Ну, что у тебя в корзинке, улов какой сегодня?

• - Да немного, вот кота душа, доской прибило, пара заяйчьих, на охоте пристрелили, да ежика - на дороге раздавленный. А у тебя что? рваные какие-то, страшные все.

• - Афганские, шархнуло их там сегодня.

• - Титаник прям, - Фофаний начитанный был, любил щегольнуть знаниями, - ну я полетел.

• Душа кота Мотоцикла боязно выглядывала из корзинки вниз, в облаках мелькала родная деревня, колхоз, двор, Шарик с Еропкой. Кузьмича с Клавой не видно было, небось в избе поминают, - думала котячья душа.

• Наконец, прибыли. Выдали коту порядковый номерок. Ангел строгий попался.

• - Имя?

• - Мотоцикл, котом был, колхозным. (Не хотел профессию сказать, мало ли.)

• - Вижу, мышелов? - строго спросил ангел, приготовил амбарную книгу, уж и номер поставил.

• Как у счетовода нашего, подумала котячья душа и заробела.

• - Мышелов, да, погиб при исполнении. Но в церковь регулярно ходил, причащался,, - вспомнил кот попадьеву сметанку.

• - Да не пугайся так, для зверей ада нету, подневольные они, колхозные особливо.

• Как городской жить будешь теперь, на всем готовом. По вторникам Сам нашу богадельну посещает, увидишь Господа нашего..

• Кот кинул последний взгляд вниз: до встречи, увидимся еще, погуляем на лужайках...

• Душа его вздохнула и проскользнула в приоткрытые ворота...

•  

А кто неутешный остался, то сюда:

 

 

( Read more... )

 

Иногда Мотоцикл думал о наследниках. Кошки у него были с чужих дворов, Клава им тут не давала рассиживаться. Топить буду выблядков, не смей тут! - кричала коту.
Кот и не видел детей, где-то бегают, кто живой остался. Вот диким котам лучше живется, семьями, на природе...Вспоминая своих кошек, он не мог остановитсья: вот с этой бы жизнь коротал...были они, как человеческие бабы, недовольные, сварливые. А чего гундеть-то? Мотоцикл не пил, работящий, спокойный кот... испорченные деревенские эти. Вот бы с городской он бы жил, или вот видел одну в телевизоре: ушки с кисточками. Рыся! Иностранка!
- Да, как же, посмотрела бы она колхозника, - язвил Шарик, - еще о парижских мечтай.
- Неее, парижанских нам не надо, гулящие хуже наших, - не советовал Кузьмич, - нам надо бабу строгую, а то совсем скопытишься.
- Ты по себе не ровняй, мы не пьющие. Вон, у Шарика сын приходит, любо-дорого посмотреть, с уважением, сначала у калитки потопчется, спросит, как у отца настроение, потом заходит вежливо. А у тебя, Кузьмич, сын с дружками наезжает, тоже пьяный, матери бублика не принесет, вон ворота сбил с петель...И спасибо, что живой, младший-то, вспомни, как с девками на тракторе катался, утоп в болоте, и девок спьяну угробил...
Гусь Еропка был бездетный, смотрел на гусяток из-за забора, умилялся, но своих не заводил: все равно на яичницу изведут, или закормят-зарежут...
- У людей надо дочек иметь, - уверенно расскуждал Шарик, - Клава тоже так думает.
Клава была неплакучая баба, но иногда заходилась: не дал мне бог дочек, козлы эти в тебя Кузьмич, порчено семя. Некому будет и стакан воды в немощи подать, и глазы мои закрыть, когда умру! - Клава рыдала громко, долго, раскачиваясь на лавке в темной избе.
- Ага, понимаешь, каково без детей-то, -почти злорадно думал кот. Но потом жалость брала верх, становилось жаль себя, ее, котят, мышат, да и всех, и вообще. Кот подходил, терся об ноги.
- Мотя, понимаешь меня, жалеешь, пойдем, сметанки дам, душа моя, - Клава утирала слезы, вздыхала и через минуту уже снова была готова жить дальше.

Иногда кота мучила совесть. Природа как бог - не попрешь против нее. Конечно, как мыша почует - сразу что-то внезапно устремляет его, когти сами взметнутся, вонзятся, даже и моргнуть не успеешь. Но смотреть мышам в глаза он опасался. Бывало ведь, промахнется, удар неверный, не смертный. И бьется мышь, и ужас у ней в глазах...
Не любил этого Мотоцикл. Отводил взор, перекусывал шею милосердно. Но потом в пасти стоял этот теплый мышачий ужас, неприятно было коту, маетно.
Такое случалось редко. Он, конечно, профессионал, ас своего дела.
Киллер, - уважительно говорило про него младшее поколение.
Но с возрастом он стал  плохо спать. Особенно после мышат. А ведь кто-нить с моими детьми также... Хуже еще, в охапку, и топить... барахтаются, мяучат... Он отгонял сонливые тревожные мысли. Ну, а что делать? Ну что еще делать коту? для чего он на свет родился? говорят, городские коты не ловят, сидят на подоконниках, жизнь просиживают. Хотел бы он так? невинно, безгрешно? консерву из банки есть, не заработав?
Горек мой хлеб, горек! - жалился кот Кузьмичу.
А ты на исповедь сходи к отцу Варфоломею, - посоветовал Кузьмич. Мне вона, когда припирает, Клавки стыжусь, что вот пьяный, и образование не получил, иду к Варфоломею. Он и послушает, и пожурит, и выпьет с тобой обегчительную.
 В воскресенье отправился кот к попу.
Батюшка, тяжело мне, душно, - начал кот смущенно.
- Отвори душу, Мотоцикл, покайся.
- Палач я, батюшка, палач мышиный. А они ведь тоже твари божьи, не для того ведь их господь жизнью наградил, чтоб я им шею перекусывал? кесарево дело, а мне божего хочется...-ныл кот.
- Ну смотри, Мотоцикл, как священное писание учит. Не согрешишь - не покаешься, не покаешься - не спасешься.
Ты сейчас, Мотоцикл, воитель. Как святой Георгий, у него дракон, а у тебя - мыши. И грех воинства - светлый грех, ты, Мотоцикл - человечеству защитник.
Господь он милосердный, грехи отпустит, - мямлил Варфоломей.
 И что это он несет, - думал кот. Действительно, уж лучше мыши, чем дракон...
Степанида, - крикнул попадью Варфоломей, поднеси-ка коту сметанки, да и меня не забудь, сама знаешь, что...
Надо почаще на исповедь ходить, как на душе-то полегчало, - думал кот, облизываясь и урча.

Кот Мотоцикл, сам уже отец кучи неведомых детей, родился семь лет назад в семье тракториста Феди.
Он родился летом, под сараем, федина жена Лидa нашла котят и понесла топить в бочке. А Мотоцикл не хотел топиться, пищал отчаянно, барахтался.
- Да ладно, живи уж, шустряка, - вынула его Лидa, обтерла об фартук и понесла домой.
Кошка выла, запертая в предбаннике, Лидa сунула котенка ей, - на, несчастная, да что с тобой делать, несешь их, шалава, как цыплят.
Кошка кинулась лизать котенка, мурлыкать ему...

- Ой, Лидка, чо это у тебе котенок в избе гуляет? - Клава зашла на минутку, да сидела уже второй час. Лидa вынесла самогонки, бубликов, посыпала сахаром творог, свежую заварку плеснула в чайник. Сидели, чаевничали, полоскали мужиков. Непутевые были оба, но Клавин Кузьмич был хуже, Федя хоть рукастый, да и пил меньше. И дочку свою в город отправили. Клава пристроила котенка в подоле.
- Да возьми к себе, он уж не сосунок...рыбешку ест.
Так и оказался котенок у Кузьмича с Клавой.
Мотоцикл - так и назову его, Mотоцикл! - торжественно объявил Кузьмич. Вот не даешь мне ездИть, так хоть кота назову.
- Да куда тебе кататься-то? не тверезый ты, да второй год не починяешь мотоциклу свою...
Мотоцикл оказался смышленый кот. Пристроил его Кузьмич к амбару ловить мышей. Кот старался, был ловкий, молодой, горячий, мышам спуску не давал. Работал быстро, оставалось время и солнышке полежать, и по кошкам поблядaть...
Только Клава разлюбила кота. Всех разлюбила, а всё Кузьмич, не пил бы, и коту бы ласки доставалось. Эх, жизнь...