![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
zuzlЧасть четвертая (последняя)
Отец Варфоломей катился с пригорка. Прикрывал лицо руками, старался не осерчать и гусиного ангела не стукнуть сгоряча.
- Ну отстань, светоносный, отстань, душелюбый, не буду я больше, до гроба упощусь, скоромного в рот не возьму!
Ангел не унимался: знаем мы вас, коммуняк, все подколодные, все обидчики душей невинных, к тебе Еропкa на исповедь пришел, душу свою гусиную как на алтарь принес, а ты его тела возжелал укусить? - и молотил его светящимся мечом.
Наконец Отец Варфоломей скатился в овраг и замер: смилуйся!
Ангел наклонился над ним.
- Убил, совсем убил, за гуся человека убил, а еще ангел! - трусливо выл Варфоломей.
- Убил-не убил, - засмеялся ангел, - а в рай не пущу!
Вытер меч полою и взмыл в небо.
На пригорке Кузьмич утешал испуганного гуся. Шарик лизал ему шею - ранка небольшая, но перья повыдраны.
- Перевязать надо бы - заметил он озабоченно, - домой неси скорей, Клава перевяжет.
Шарик чувствовал себя виноватым. Надо было с Еропкой пойти, нельзя людям доверять, а этот, Варфоломей, тоже пьющий. С безбожником председателем вечерами поддают. И газету выписывает. Сами знаете, что в газетах этих.
- К баптистам надо было, - оправдывался Шарик.
- Нее, к людЯм не пойдем больше, - твердо сказал Кузьмич, - лучше в лес уйдем, землянку вырыим....
У Кузьмича по трезвости душа отвернулась от безразличия. Тошно ему стало на безобразия смотреть. Он починил забор, побелил печь, вечерами вырезал мишек из дерева. Но Клава еще подозрительно смотрела.
- Намучилась с ним, - думал Мотоцикл, - оттаять-то душой время нужно.
Oн тоже старался, задушенных мышей ей не показывал, берег пугливую женскую душу.
Вспоминал свою загробную жизнь - пара деньков в раю, а как приятно было. как-то оно теперь будет?
Отец Варфоломей катился с пригорка. Прикрывал лицо руками, старался не осерчать и гусиного ангела не стукнуть сгоряча.
- Ну отстань, светоносный, отстань, душелюбый, не буду я больше, до гроба упощусь, скоромного в рот не возьму!
Ангел не унимался: знаем мы вас, коммуняк, все подколодные, все обидчики душей невинных, к тебе Еропкa на исповедь пришел, душу свою гусиную как на алтарь принес, а ты его тела возжелал укусить? - и молотил его светящимся мечом.
Наконец Отец Варфоломей скатился в овраг и замер: смилуйся!
Ангел наклонился над ним.
- Убил, совсем убил, за гуся человека убил, а еще ангел! - трусливо выл Варфоломей.
- Убил-не убил, - засмеялся ангел, - а в рай не пущу!
Вытер меч полою и взмыл в небо.
На пригорке Кузьмич утешал испуганного гуся. Шарик лизал ему шею - ранка небольшая, но перья повыдраны.
- Перевязать надо бы - заметил он озабоченно, - домой неси скорей, Клава перевяжет.
Шарик чувствовал себя виноватым. Надо было с Еропкой пойти, нельзя людям доверять, а этот, Варфоломей, тоже пьющий. С безбожником председателем вечерами поддают. И газету выписывает. Сами знаете, что в газетах этих.
- К баптистам надо было, - оправдывался Шарик.
- Нее, к людЯм не пойдем больше, - твердо сказал Кузьмич, - лучше в лес уйдем, землянку вырыим....
У Кузьмича по трезвости душа отвернулась от безразличия. Тошно ему стало на безобразия смотреть. Он починил забор, побелил печь, вечерами вырезал мишек из дерева. Но Клава еще подозрительно смотрела.
- Намучилась с ним, - думал Мотоцикл, - оттаять-то душой время нужно.
Oн тоже старался, задушенных мышей ей не показывал, берег пугливую женскую душу.
Вспоминал свою загробную жизнь - пара деньков в раю, а как приятно было. как-то оно теперь будет?
