По горячим следам: дядя Николай, или драма с Комбинацией.

[zuzl]

У тети Оли, кроме гэдээровской комбинации и многа помадных тюбиков не было других достоинств.
Она всегда гоняла дядю Николая: и чекушки не прятать под коммунальной ванной, и ногти стричь только в своей комнате запершись, и ваще...
И собственный муж ее тоже не любил и всегда норовил смыться в выходной. Меня дисретация ждет, - говорил он, - не успеваю.
Ха, знаем мы такие дисретации. Уж в комбинациях стоят, ждут!
И невыносимые штаны в завскладовском халате говорили, что это баба у него там. У культурных бабы так называются.
Тетиолин муж был тенью. Так говорила тетя Оля: ну не мужик, тень какая-то, тут мож меня убивают, а он пальцем не шевельнет.
Мы бы тоже не шевельнули, такая она была противная. Когда я музыкальные уроки корпела, она зайдет и давай поправлять, что у меня руки не так висят... и Галю гоняла ноги мыть. Ишь, царица!
 
У них вообще было не то, чтобы весело в квартире, или как тетя Эвридика, Галина мама говорила, в стойле, но много происходило и ожидалось произойти в зависимости от степени пьянства двух мужских жителей - дяди Николая и дяди Орести.
Дядя Орести - тетиэвридикин муж был политический беженец, командир партизанского отряда и греческий коммунист.
Тетя Эвридика тоже была партизанка, но учение в театральном институте смягчило ее коммунистические мысли, и она вышла из ихней партии, а в нашу не вступила.
Дядя Орести проползал спать, разве останавливался в коридоре немного поплясать, а дядя Николай проползал в общую ванную шарить спрятанную на полу под ванной чекушку, чтобы добавить. Тут приходили невыносимые штаны и били его, лежачего, ногами. Поэтому, если тете Оле именно в это время надо было накручивать бигуди, она шла к нам и шипела про соседей.
Дядя Николай считался хуже всех, cамый частый вопрос, который ему задавали все, был "ну сколько можно?". Но ответа никто не ждал, начиналось: дети смотрят, милицанера позову...
Обычно дядя Николай молчал, но иногда срывался в крик: не могу больше! И штаны кричали: не могу больше... и тетя Оля, уж конечно, не могла больше, и греческие коммунисты, столько горя пережили, и тут еще...
Но нам с Галей еще долго было интересно и многозначительно.